Неточные совпадения
Мужик стоял на валике,
Притопывал лаптишками
И, помолчав минуточку,
Прибавил громким голосом,
Любуясь на веселую,
Ревущую толпу:
— Эй! царство ты мужицкое,
Бесшапочное,
пьяное,
Шуми — вольней шуми...
Мужик я
пьяный, ветреный,
В амбаре крысы с голоду
Подохли, дом пустехонек,
А не взял бы, свидетель Бог,
Я за такую каторгу
И тысячи рублей,
Когда б не знал доподлинно,
Что я перед последышем
Стою… что он куражится
По воле по моей...
Как из конюшни вынесли
Его мертвецки
пьяногоЧетыре
мужика,
Так барин даже сжалился:
«Сам виноват, Агапушка!» —
Он ласково сказал…
Поодаль два
мужика глядели с равнодушием стоическим на гнев
пьяной бабы.
Но вот вдруг становится очень шумно: из кабака выходят с криками, с песнями, с балалайками пьяные-препьяные большие такие
мужики в красных и синих рубашках, с армяками внакидку.
К довершению всего,
мужики начали между собою ссориться: братья требовали раздела, жены их не могли ужиться в одном доме; внезапно закипала драка, и все вдруг поднималось на ноги, как по команде, все сбегалось перед крылечко конторы, лезло к барину, часто с избитыми рожами, в
пьяном виде, и требовало суда и расправы; возникал шум, вопль, бабий хныкающий визг вперемежку с мужскою бранью.
Только пьяниц, как бабушка же, не любила и однажды даже замахнулась зонтиком на
мужика, когда он,
пьяный, хотел ударить при ней жену.
Дня через три картина бледнела, и в воображении теснится уже другая. Хотелось бы нарисовать хоровод, тут же
пьяного старика и проезжую тройку. Опять дня два носится он с картиной: она как живая у него. Он бы нарисовал
мужика и баб, да тройку не сумеет: лошадей «не проходили в классе».
Отыскали покладистых старичков, те под
пьяную руку подмахнули за все общество уставную грамоту, и дело пошло гулять по всем мытарствам. Мастеровые и крестьяне всеми способами старались доказать неправильность составленной уставной грамоты и то, что общество совсем не уполномачивало подписывать ее каких-то сомнительных старичков. Так дело и тянулось из года в год.
Мужики нанимали адвокатов, посылали ходоков, спорили и шумели с мировым посредником, но из этого решительно ничего не выходило.
«Ну так возвратили вы тогда эти сто рублей господину Карамазову или нет?» Трифон Борисович как ни вилял, но после допроса
мужиков в найденной сторублевой сознался, прибавив только, что Дмитрию Федоровичу тогда же свято все возвратил и вручил «по самой честности, и что вот только оне сами, будучи в то время совсем пьяными-с, вряд ли это могут припомнить».
Но и тут, однако ж, она находила себе много предметов для наблюдения: ее смешило до крайности, как цыган и
мужик били один другого по рукам, вскрикивая сами от боли; как
пьяный жид давал бабе киселя; как поссорившиеся перекупки перекидывались бранью и раками; как москаль, поглаживая одною рукою свою козлиную бороду, другою…
Мужики нарядными толпами шли из церкви и с базара; много было
пьяных.
Мужики галдели, бабы визжали, и стонала, кажется, сама земля от этого
пьяного веселья.
— Бывал он и у нас в казарме… Придет, поглядит и молвит: «Ну, крестницы мои, какое мне от вас уважение следует? Почитайте своего крестного…» Крестным себя звал. Бабенки улещали его и за себя, и за
мужиков, когда к наказанию он выезжал в Балчуги. Страшно было на него смотреть на пьяного-то…
Подбодренные смелостью старика, в дверях показались два-три человека с единственным заводским вором Мороком во главе. Они продолжали подталкивать дурачка Терешку, Парасковею-Пятницу и другого дурака, Марзака, высокого старика с лысою головою. Морок, плечистый
мужик с окладистою бородой и темными глазами навыкате, слыл за отчаянную башку и не боялся никого. С ним под руку ворвался в кабак совсем
пьяный Терешка-казак.
И
мужики дорогой,
пьяные, рассказали ему, как они свели лошадей у
мужика.
Поехала, однако, на железную дорогу; там хотела сэкономничать, взяла в третьем классе — и, представь себе, очутилась решительно между
мужиками: от тулупов воняет; а тут еще
пьяный какой-то навязался, — начал со мной куртизанить.
Только один раз ее пожалели и приласкали. Это был пропойца-мужик, возвращавшийся из кабака. Он всех любил и всех жалел и что-то говорил себе под нос о добрых людях и своих надеждах на добрых людей; пожалел он и собаку, грязную и некрасивую, на которую случайно упал его
пьяный и бесцельный взгляд.
Бабий говор,
пьяный рев
мужиков, звонкие крики детей, пение басовитой гармоники — все сливается густым гулом, мощно вздыхает неутомимо творящая земля.
Я знал этих людей во второй период жизни у чертежника; каждое воскресенье они, бывало, являлись в кухню, степенные, важные, с приятною речью, с новыми для меня, вкусными словами. Все эти солидные
мужики тогда казались мне насквозь хорошими; каждый был по-своему интересен, все выгодно отличались от злых, вороватых и
пьяных мещан слободы Кунавина. Больше всех мне нравился тогда штукатур Шишлин, я даже просился в артель к нему, но он, почесывая золотую бровь белым пальцем, мягко отказал мне...
Но, сбегав раза два в трактир, и
мужики становились бойчее, на ругань отвечали руганью, на шутки — шутками; к полудню почти все они были выпивши, и споры их с покупателями нередко разрешались боем. Являлся базарный староста Леснов, приходил Анкудин и другой будочник — Мохоедов;
пьяных и буянов отправляли в пожарную. Солидные люди, внушительно крякая, говорили
мужикам...
Юноше нравились чинные обрядные обеды и ужины, ему было приятно видеть, как люди
пьянеют от сытости, их невесёлые рожи становятся добродушными, и в глазах, покрытых масляной влагой, играет довольная улыбка. Он видел, что люди в этот час благодарят от полноты чувств, и ему хотелось, чтобы
мужики всегда улыбались добрыми глазами.
Он ответит мне, что этот
мужик, вместо того чтобы трудиться для блага своего семейства, напился пьян, пропил в кабаке полушубок и
пьяный побежал по улице.
Знаете ли вы, что эта песня изображает одного отвратительного
мужика, покусившегося на самый безнравственный поступок в
пьяном виде?
Так могли сделать
пьяные дворники, дачный
мужик, чухонцы, возвращающиеся из города…
— Эвона? Да это тот самый
мужик, которого я утром встрел! — воскликнул он, указывая Глебу на
пьяного. — Ведь вот, подумаешь, Глеб Савиныч, зачем его сюда притащило. Я его знаю: он к нам молоть ездил; самый беднеющий
мужик, сказывают, десятеро ребят! Пришел за десять верст да прямо в кабак, выпил сразу два штофа, тут и лег… Подсоби-ка поднять; хошь голову-то прислоним к завалинке, а то, пожалуй, в тесноте-то не увидят — раздавят… подсоби…
И ведь Давыдка, доложу вам,
мужик смирный, и неглупый
мужик, и не курит — не пьет, то есть, — объяснил Яков: — а вот хуже
пьяного другого.
Он ведь
мужик не плохой, не
пьяный и смирный
мужик, ребенка малого не обидит — грех напрасно сказать: худого за ним ничего нету, а уж и Бог знает, чтò такое с ним попритчилось, что он сам себе злодей стал.
Не любил покойник
мужикам повадку давать; а нами после вашего дедушки заведывал Андрей Ильич — не тем будь помянут — человек был
пьяный, необстоятельный.
В одних домах уже спали, в других играли в карты; мы ненавидели эти дома, боялись их и говорили об изуверстве, сердечной грубости, ничтожестве этих почтенных семейств, этих любителей драматического искусства, которых мы так испугали, и я спрашивал, чем же эти глупые, жестокие, ленивые, нечестные люди лучше
пьяных и суеверных куриловских
мужиков, или чем лучше они животных, которые тоже приходят в смятение, когда какая-нибудь случайность нарушает однообразие их жизни, ограниченной инстинктами.
Например, посмотрите, как
мужик относится к
пьяным: кажется, что если уж есть где-нибудь равенство между людьми, так оно именно и должно существовать между
пьяными, а на деле выходит не так.
Разбивали винные лавки, и
мужики опивались до смерти; и все пили, и появилась в стану водка, и всегда кто-нибудь валялся
пьяный и безобразный; только характером да отвращением к памяти
пьяного отца удержался Саша от соблазнительного хмеля, порою более необходимого, чем дыхание.
Вообще же чувствовал себя великолепно, жил как в завоеванной земле и в
пьяном виде требовал от
мужиков, чтобы приводили девок.
Из пребывания своего у Жегулева он вынес опыт, что без
мужика долго не проживешь, а пожалуй, и страх перед
мужиком, и для доброго имени совершил несколько нехитрых фокусов: в одном дружественном селе, на праздник, притворяясь
пьяным, с разными чувствительными словами, щеголяя, выбросил толстый бумажник на драку; и по примеру воткинского Андрона добыл-таки волостного старшину и среди бела дня, под хохот
мужиков, выдрал его розгами.
Уже с презрением посмотрел
мужик на Андрея Иваныча, ничего не сказал и, переваливаясь, вышел. А Колесников подумал: «Как странно бывает сходство: Елена Петровна — гречанка и генеральша, а этот —
мужик, а как похожи!.. Словно брат с сестрой. Слава Богу, сегодня все идет хорошо и приятно, и
пьяных мало».
Пожалуй, и повесили бы
пьяного, не вступись Жегулев; но не успокоились
мужики, пока собственноручно не выдрали парня, наломав тут же свежих березовых веток, — а потом миром пришли к Жегулеву просить прощения и стояли без шапок, хотя обычно шапок не ломали, и парень кланялся вместе с ними.
«Куда торопишься? чему обрадовался, лихой товарищ? — сказал Вадим… но тебя ждет покой и теплое стойло: ты не любишь, ты не понимаешь ненависти: ты не получил от благих небес этой чудной способности: находить блаженство в самых диких страданиях… о если б я мог вырвать из души своей эту страсть, вырвать с корнем, вот так! — и он наклонясь вырвал из земли высокий стебель полыни; — но нет! — продолжал он… одной капли яда довольно, чтоб отравить чашу, полную чистейшей влаги, и надо ее выплеснуть всю, чтобы вылить яд…» Он продолжал свой путь, но не шагом: неведомая сила влечет его: неутомимый конь летит, рассекает упорный воздух; волосы Вадима развеваются, два раза шапка чуть-чуть не слетела с головы; он придерживает ее рукою… и только изредка поталкивает ногами скакуна своего; вот уж и село… церковь… кругом огни…
мужики толпятся на улице в праздничных кафтанах… кричат, поют песни… то вдруг замолкнут, то вдруг сильней и громче пробежит говор по
пьяной толпе…
Его лиловатое, раздутое лицо брезгливо дрожало, нижняя губа отваливалась; за отца было стыдно пред людями. Сестра Татьяна целые дни шуршала газетами, тоже чем-то испуганная до того, что у неё уши всегда были красные. Мирон птицей летал в губернию, в Москву и Петербург, возвратясь, топал широкими каблуками американских ботинок и злорадно рассказывал о
пьяном, распутном
мужике, пиявкой присосавшемся к царю.
С рассвета до позднего вечера у амбаров кричали
мужики и бабы, сдавая лён; у трактира, на берегу Ватаракши, открытого одним из бесчисленных Морозовых, звучали
пьяные песни, визжала гармоника.
Бенни одною рукою поддерживал
пьяного, другою достал из своего кармана рублевый билет и подал его
мужику.
Когда в заговенье или в престольный праздник, который продолжался три дня, сбывали
мужикам протухлую солонину с таким тяжким запахом, что трудно было стоять около бочки, и принимали от
пьяных в заклад косы, шапки, женины платки, когда в грязи валялись фабричные, одурманенные плохой водкой, и грех, казалось, сгустившись, уже туманом стоял в воздухе, тогда становилось как-то легче при мысли, что там, в доме, есть тихая, опрятная женщина, которой нет дела ни до солонины, ни до водки; милостыня ее действовала в эти тягостные, туманные дни, как предохранительный клапан в машине.
Сегодня толстый помещик тащит
мужиков к земскому начальнику за потраву, а завтра, в торжественный день, ставит им полведра, а они пьют и кричат «ура» и,
пьяные, кланяются ему в ноги.
Выбравшись на свежий воздух, Дутлов отошел с дороги к липкам, даже распоясался, чтобы ловчее достать кошель, и стал укладывать деньги. Губы его шевелились, вытягиваясь и растягиваясь, хотя он и не произносил ни одного звука. Уложив деньги и подпоясавшись, он перекрестился и пошел, как
пьяный колеся по дорожке: так он был занят мыслями, хлынувшими ему в голову. Вдруг увидел он перед собой фигуру
мужика, шедшего ему навстречу. Он кликнул: это был Ефим, который, с дубиной, караульщиком ходил около флигеля.
Резун плотник был, напротив, человек высокий, черный, буйный,
пьяный, смелый и особенно ловкий в спорах и толках на сходках, на базарах, с работниками, купцами,
мужиками или господами.
— Мишка! Стакан! — закричал он. — Хозяин! Друг ты мой любезный! Вот радость-то, право!.. — вскричал он, заваливаясь
пьяною головой в телегу, и начал угощать
мужиков и баб водкою.
Мужики выпили, бабы отказывались. — Родные вы мои, чем мне вас одарить? — восклицал Алеха, обнимая старух.
Рабочих и
мужиков, трезвых и
пьяных, она так же мало боялась, как своих интеллигентных знакомых.
Вечером гончар на обрыве жег горшки. Внизу на лугу девушки водили хоровод и пели. Играли на гармонике. И на заречной стороне тоже горела одна печь и пели девушки, и издали это пение казалось стройным и нежным. В трактире и около шумели
мужики; они пели
пьяными голосами, все врозь, и бранились так, что Ольга только вздрагивала и говорила...
Заплакали все дети, сколько их было в избе, и, глядя на них, Саша тоже заплакала. Послышался
пьяный кашель, и в избу вошел высокий, чернобородый
мужик в зимней шапке и оттого, что при тусклом свете лампочки не было видно его лица, — страшный. Это был Кирьяк. Подойдя к жене, он размахнулся и ударил ее кулаком по лицу, она же не издала ни звука, ошеломленная ударом, и только присела, и тотчас же у нее из носа пошла кровь.
Несколько минут слышны были сопенье ноздрей замученной лошаденки и
пьяные крики
мужиков, потом затихло сопенье, потом замолкли и крики. И кругом опять ничего не стало слышно, кроме свистящего около ушей ветра и изредка слабого скрипа полозьев по сдутым местам дороги.
Раз в неделю, по субботам, бывает в городке базар. Съезжаются из окрестных диких деревнюшек полтора десятка
мужиков с картофелем, сеном и дровами, но и они, кажется, ничего не продают и не покупают, а торчат весь день около казенки, похлопывая себя по плечам руками, одетыми в кожаные желтые рукавицы об одном пальце. А возвращаясь
пьяные ночью домой, часто замерзают по дороге, к немалой прибыли городского врача.